О музыке и не только

В детстве, когда из школы приходил, всегда включал телевизор, поскольку как-то скучно мне было в пустой квартире. И занимался делами под бубнёж телевизора, что бы там ни шло – хоть интервью со знатными комбайнёрами, хоть выступление товарища Брежнева. Ну и как-то у меня эта дурацкая привычка осталась по сию пору. Отчего частенько телевизор включен, даже если я его не смотрю. В связи с чем иной раз вижу/слышу такие передачи, которые специально нипочём смотреть не стал бы.

На днях была передача, посвящённая творчеству Александры Пахмутовой. Ну что можно о ней сказать? Так сказать, рупор эпохи. Всё детство, можно сказать, под её песни прошло. И даже пара песен мне нравится. Причём понравилась уже во взрослом возрасте. Так что передачу я эту не переключил. Ну идёт себе и идёт. Просто песня за песней. Причём не в современном исполнении, а записи тех лет: «Песняры» там всякие, Муслим Магомаев, детский хор ЦТ, Лев Лещенко и всё такое прочее.

Идёт, короче, себе передача и идёт. А я своими делами занимаюсь. Ну а чего плохого можно сказать про «Беловежскую пущу» или там «Горячий снег», или «Как молоды мы были», или «Нежность». Хорошая мелодика, хорошие слова… В детстве это как-то не очень понимаешь.

Ну словом идёт передача, исполнители исполняют, я слушаю. И вот чувствую какой-то дискомфорт. Что такое? И вдруг понимаю.

С экрана льёте просто какой-то неразбавленный концентрированный Совдеп. Вроде и песни хорошие, и исполняются хорошо (всё же что ни говори, а тогда вокальных шептунов на телевидение не пускали), и вроде даже какие-то ностальгические нотки в душе отзываются (детство всё-таки), но всё равно – ощущение такое, словно в Совдепию вернулся. Нет, я кроме шуток. И вот просто нахлынуло на меня это ощущение жизни в СССР. Это просто трындец полный. Такая тоска меня взяла, что хоть плачь. И ощущение, что я задыхаюсь от этого всего. Но передача кончилась и гармония в душе восстановилась. Какое же счастье, думаю, что это всё ушло навсегда и не вернётся. Уж не знаю, как по этому всему тосковать можно. Брррр….

Но вот что я ещё подумал. Вот возьмём эту самую Пахмутову. Ведь в самом деле хороший мелодист и песни, даже сугубо коммунистические, в целом хорошие. А некоторые, так просто замечательные. Но отчего же они вызывали такое чувство тошноты у меня в то время (да и сегодня вызвали)? Думаю тут вот в чём дело.

Коммунисты взяли и кастрировали всю музыкальную мировую культуру. То есть вот взяли и директивно изрекли: вот такая-то музыка и вообще – искусство – хорошее и правильное, а вот такое-то – буржуазная гадость, достойная уничтожения или, во всяком случае, не достойная звучать в СССР. И большинство советских популярных песен музыкально словно застыли на уровне 30-х годов XX века.

Но ведь рок-музыка не случайно появилась. Что такое те же Deep Purple, как не реакция на цивилизационные изменения? В фильме «Апокалипсис наших дней», американские вертолёты заходят для атаки под музыку Вагнера – гениальный ход Копполы. Однако же это выдуманный ход. И реальные, а не выдуманные, американские солдаты шли в атаку не под «Полёт Валькирий», а под «Whole Lotta Love» Led Zeppelin. Ибо в этой музыке ритм танка, идущего в атаку. Да вообще, всё увеличивающийся ритм жизни требовал чего-то более жёсткого, чем «Легко на сердце от песни весёлой…»

Но в СССР проблем ведь быть не должно. И музыка должна быть беспроблемной и такой, как манная каша. Ритм секция должна быть убрана куда-нибудь подальше, голоса ровные, никаких фальцетов, тем более крика, хрипа (отчего Высоцкий уже самим фактом своей манеры исполнения был крамольным). Ну и конечно тексты… Тексты советских песен – это было полное тру-ля-ля. Конечно, лирические песни про любовь присутствовали. А вот песни т.н. «гражданского звучания» – это либо «Не расстанусь с комсомолом» или «Люди мира на минуту встаньте».

Но вот странная штука: человека начинает тошнить, когда вокруг сплошь одна только жизнерадостная дебильность. Почему-то человек иной раз и в тоску впадает, и тогда ему и музыка соответствующая требовалась.

Хороший показатель: школьные танцы-шманцы. На школьных самопальных дискотеках 70-х звучала в основном англоязычная музыка: рок или диско. Русскоязычные если иной раз и запускались, то только какая-нибудь «Летний вечер» группы Стаса Намина, которая, говоря откровенно, была упёртой с песни американской группы «Eagles» (Отель Калифорния). Отель Калифорния! О, сколько томных пар сплетались в почти полной темноте под звуки пронзительной соло-гитары. И я представляю, какой была бы реакция старшеклассников, если бы на дискотеке запустили какую-нибудь песню той же Пахмутовой. Вот, например, «Беловежская пуща», она разве хуже «Отеля Калифорнии»? Сейчас мне кажется, не хуже. Но никому бы в голову не пришло поставить эту песню на дискотеке. А вот Донну Саммер – в полный рост.

И целая субкультура магнитофонных бобин и кассет, противопоставляемая официозу студии «Мелодия». На этой субкультуре взошли отечественные рок-группы. Удивительный факт: «Воскресение», «Машина Времени», «Аквариум» стали известны миллионам молодых граждан СССР не потому, что у них было множество пластинок на «Мелодии», а потому, что на «Мелодии» у них не вышло ни одной пластинки (эти альбомы стали выходить уже в эпоху Перестройки). Удивительный феномен, в общем-то.

Конечно, были исключения. Например, композитор Алексей Рыбников. Он творил в стилистке рок-музыке. Даже детские песни. В фильме «Приключения Буратино» звучит именно рок. Пусть и адаптированный и прилизанный, но всё-таки гармонически и ритмически – это рок-музыка. А почему люди ломились на «Юнону и Авось» и «Хоакина Мурьету» в «Ленком»? Да чтобы послушать человеческую музыку, а не этот официозный блевотный музыкальный апофеоз советского видения того каким должна быть «правильная» музыка. Конечно, к началу 80-х уже сдерживать плотину рок-музыки становилось всё сложнее. Но всё равно Рыбников никогда не был таким приласканным властью композитором, как Пахмутова.

Услышанные по радио или телевизору слова: «Музыка Пахмутовой, слова Добронравова» вгоняли в сон не хуже снотворного. Но ведь музыка-то у Пахмутовой (повторюсь) хорошая. Просто она – кастрирована совковыми худсоветами. Нет в ней драйва, который требовался в 70-80-х годах.

Вершиной музыкального совкового кретинизма были ВИА – такие суррогатные рок-группы. Слово «кастрация» к ним подходит как нельзя лучше. По телевидению они пели официозную прилизанную блевотину. Зато на концертах на периферии и в не самых крупных концертных залах позволяли себе сильно расширять свою программу.

Помню, школьный товарищ позвал меня в клуб «Завета Ильича» (название-то какое!), который был расположен недалеко от нашей школы, на концерт ВИА «Лейся песня». Да я лучше бы варёную луковицу съел, чем на этот концерт пошёл. Однако приятель меня убедил и от нечего делать я пошёл и был поражён. Группа играла не столько пургу типа «Обручального кольца» (благодаря которому и попадала на телевидение и всесоюзное радио), а лупила западную рок-музыку по полной программе. А в полный астрал весь зал вывел гитарист, который в середине какой-то песни просто переложил гитару из левой руки в правую и не меняя струн залудил забойную лидер-партию. Мы дружно орали «Хоть ты лопни, хоть ты тресни – я фанатик Лейся песни». А по тому, что крутили по ТВ или на радио, даже и представить себе такого концерта было нельзя (кстати, на том концерте наверняка присутствовал Николай Расторгуев из «Любэ» – он как раз в этой время уже работал в «Лейся песне»).

Почему коммунисты так боялись рок-музыку? Полная загадка. Нет, ну понятно, что рок-музыка – это т.н. «музыка протеста». И самопальные рокеры могли отчебучить много чего. Но дело даже не в этом. Вообще, в СССР был культ «солнечной страны, в которой нет и не может быть ничего плохого». Это до полного идиотизма доходило.

Была такая песня – «Чёрная тень» со словами: «Чёрная тень солнечный день холодной закрыла стеной. Ты окружён – стаи ворон кружатся над головой». Кто был автором песни не знаю – на этот счёт ходили разнообразные предположения. Но песня была забойной и партию бас-гитары к ней считал долгом разучить каждый, кто хотел называться крутым дворовым гитаристом. На танцах она пользовалась большой популярностью. Помню, зажигали мы ею беспощадно, а когда с лидер-партией вступал Юра Анисимов – будущий гитарист «Чёрного Обелиска» – то все были просто в ауте. Ну хорошо. Потом меня забрали в армию. В армии я создал группу, благо были гитары и аппаратура. Ну и на Новый (1986-й) год устроили концерт. Конечно же исполнили и «Чёрную тень», вызвав бурю восторга у попотчившихся одеколоном и брагой сослуживцев. Сильная была вещица. Но потом начальник особого отдела со мной провёл беседу и сказал: «Зачем это? Не надо чёрных теней и стаи ворон, не надо». У начальника особого отдела бригады дел других нет, кроме как цензурой песен заниматься!

Если проанализировать творчество «кассетных» рок-групп в СССР в 70-е – начало 80-х годов, то оно всё сплошь минорное:

«Всё очень просто, сказки обман – солнечный остров скрылся в туман» («Машина времени»), «Я видел, как в комнату, не знавшую тревог, ворвался ветер – он поднял пыль, годами дремавшую…» («Машина времени»), «Пусть люди тебя называют ослом, но как же тебе повезло. Ты веришь всерьёз, что в почёте добро и в то, что наказано зло…» («Машина времени»), «Подойди скорей поближе, чтобы лучше слышать, если ты ещё не слишком пьян…» («Воскресение»), «Я привык бродить один и смотреть в чужие окна…» («Воскресение»), «И я знаю, что это чужая игра, и не я расставляю сеть, но если бы ты могла меня слышать, мне было бы легче петь» («Аквариум»), «Последний дождь уже почти не дождь, смотри как просто в нём найти покой… Ах только б не кончалась эта ночь, мне кажется, мой дом уже не дом…» («Аквариум»), «Я умер, всё в порядке, в карманах пропуска. Подписаны все справки, печати в паспортах… Везде висят плакаты – за образцовый Рай» («Урфин Джюс»), «Не делай того, что не делал никто. Кто может представить последствия, если нарушится равновесие между горящим тобой и окружающей холодной средой» («Урфин Джюс»), «Капканы обманов, ловушки соблазнов, всё ставят и ставят напрасно, напрасно. Ты видишь насквозь уловки и петли, через них пролетая наподобие ветра…» («Урфин Джюс»), «Серое небо висит над душой. Скрип тормозов на сырой мостовой. Холодно в комнате, ты не встаёшь. И утро лежит, как наточенный нож… Серое небо и серая грязь – серых предметов взаимосвязь. Я вижу кругом только серую грязь» («Урфин Джюс»), «Гнил народ в каменоломнях из убогих и бездомных, хоронясь в местах укромных, с кистенями под полой. Конокрады, казнокрады – все купцам приезжим рады. Всех мастей стекались гады, как на мёд пчелиный рой» (Алексндр Новкиво; это, кстати, про город, в котором первым секретарём тогда был Б.Н.Ельцин).

Продолжать можно долго. Какая полная антитеза текстам Добронравова и Ко. И всюду одно и тоже: официально ВИА словно бычки двухлетки задорно пели с экранов телевизора песенки Пахмутовой и тому подобных правильных композиторов, а самопальные рок-группы записывали полный мрачняк (хотя и весьма драйвовый) и этот мрачняк расходился по рукам миллионными тиражами.

Сегодня некоторые особо невменяемые граждане, когда хотят подчеркнуть радостность и бравурность жизни в Совдепе, приводят в пример песни Пахмутовой и тому подобных официальных композиторов Совдепа. А миллионы кассет и бобин песен «Машины», «Воскресенья», «Аквариума», Новикова, «Зоопарка», «Кино», «Урфин Джюса» вроде бы как бы и не существовали вовсе. Но они-то существовали. И вопреки официальной пропаганде советская молодёжь их слушала очень охотно. Отчего же так? Откуда же взялось это негативное мироощущение у правильной советской молодёжи в радостной и счастливой стране, в которое ей, молодёжи, вроде как «везде дорога» (как настаивала одна советская песенка)?

Причём советская молодёжь не просто так слушала «Машину», «Воскресенье» и «Кино», а готова была даже возвысить свой голос в их защиту при случае. Например, в 1981 году в газете «Комсомольская правда» вышла статья «Рагу из синей птицы», в которой какой-то неведомый член какой-то филармонии резко критиковал песни и манеру исполнения «Машины времени». Вообще, оглядываясь назад, в этой критике было много справедливого. Но мы-то восприняли это, как попытку наезда чуть ли не на святое. И всем классом написали письмо протеста в редакцию «Комсомолки». Наше письмо «КП» не напечатала, но напечатала десятки выдержек из многих других писем со всей страны; под многими письмами стояли сотни подписей. Общий рефрен всех писем был един: «Руки прочь от Машины Времени!»

Почему так произошло? Почему абсолютно апатичные ко всем событиям советской и зарубежной современности комсомольцы начала 80-х вдруг единым фронтом выступили в защиту «Машины времени»? Так ли были хороши песни «Машины»? Да нет, конечно, это в целом довольно средние песни. Уж по любому большинство песен Пахмутовой их превосходят и по мелодике и по исполнению. Но! Самое главное – мы воспринимали «Машину времени», «Воскресенье», как ту часть нашей жизни, которая стоит вне Совдепа. Это было неясное и неоформленное мироощущение. Просто в стране тотальной лжи и показухи, в стране блевотных ВИА и постоянных песен про «Ленин-Партию-Комсомол», мы были уверены в искренности и правдивости Макаревича, Никольского, Гребенщикова, Цоя. Это бал наш мир. И вдруг на этот мир покусились саркофаги из какой-то филармонии. И мы восстали.

Да, как хотите, а эта лавина писем молодёжи в защиту «Машины времени» – это был наш протест против Системы. Может быть первый осознанный и самими нами исполненный протест. Между прочим, несколько человек из класса письмо не подписали и потом говорили, что те, кто подписал – дураки и что им теперь не поздоровится. Сегодня это смешно. А тогда в самом деле было ощущение, что мы совершаем нечто недозволенное, выступив с письмом протеста против статьи в главном печатном органе ЦК ВЛКСМ. Нам тогда было по 14-15 лет. На душе было тревожно. Но зато какое же было ликование, когда вышло два номера «КП» с письмами поддержки «Машины». Помню, как радостно мы вслух их зачитывали всем классом. Было ощущение какой-то победы. Не понятно какой победы, но Пахмутова-Добронравов и Ко шли в жопу; отныне мы были уверены, что имеем полное право орать во всю глотку «Каждый, право, имеет право на то что слева и то, что справа». И хотя в скоро вышедшем фильме «Душа» этот текст был несколько изменён (на «Каждый, право, имеет право остаться правым иль быть неправым»), но это уже были мелочи.

Сейчас в самом деле сложно себе представить или даже вспомнить ту удивительную атмосферу коммунистического казённого официального совкового радостного удушья, пронизывающего всё общество. Я вот, прослушав всю передачу с песнями Пахмутовой, это всё вдруг отчётливо вспомнил. Но что самое удивительное, многие сегодня по этой пыльной кумачовой атмосфере искренне тоскуют.

А что до песен Пахумтовой… Конечно же Пахмутова не виновата, что так пришлась ко двору коммунистических саркофагов со вставными челюстями и бронёй из незаслуженных орденов. Она просто писала музыку…

Помню в 1985 году, в армии, сидел я за казармой и с тоской по дому смотрел на бескрайнюю забайкальскую степь и на бетонку вдали, с которой взлетали перехватчики. И вдруг по радио знакомый голос запел: «Ты моя мелодия, я твой преданный Орфей… Дни, что нами пройдены, помнят свет нежности твоей…». И я сидел и слушал. В пору, когда я подписывал письмо в защиту «Машины времени», для меня имена Магомаева и Пахмутовой были сигналом, чтобы тут же выключить песню. А тут вдруг она мне понравилась. Я сидел и слушал, и прямо комок к горлу подкатил.

Да, Пахмутова хороший композитор. Но писала свои песни для очень плохого политического режима. И поэтому в наших детских и юношеских душах не было места её песням. Ибо там безраздельно царили «Машины времени», «Воскресение», Deep Purple, Led Zeppelin, Pink Floyd, а у тех, кто попроще – разные итальянцы и диско. Да и те, кто постарше, слушали отнюдь не Пахмутову, а Высоцкого или – чуть позже – Вилли Токарева с Розенбаумом и Шуфутинским. Уж как бы к этому кто не относился, но это факт. Пахмутова писала для советского народа, но получалось так, что изрядную часть этого народа от её песен тошнило.

Может не стоило ей писать песни вроде: «Команда молодости нашей», «Коммунист», «Комсомольская песня», «Комсомольская путёвка», «Комсомольский прожектор», «Яростный стройотряд» и прочую такую же мерзость? Но она их написала. И они буду связаны с её именем навсегда. Также, как и «Беловежская пуща» и «Нежность». Вот такая, понимаете, диалектика.