Рассказывая о творчестве Лещенко того времени, касаясь, пусть даже вскользь, эстрады семидесятых годов, невозможно не упомянуть о композиторе Александре Николаевне Пахмутовой. Это была, по словам Льва Валерьяновича, целая эпоха в песенном жанре:
«Мало какое крупное общественно-политическое событие обходилось без новых песен Пахмутовой и Добронравова..,»
Лев Лещенко спел целое множество песен этого композитора: «Старый клен», «Нам не жить друг без друга», «Созвездие Гагарина», «Звезда рыбака» и другие. Но это были песни уже ставшие популярными в исполнении других артистов.
На грандиозном концерте в честь XVIII съезда ВЛКСМ состоялась первая совместная песенная премьера — Лев Лещенко спел «Любовь, Комсомол и Весна» А. Пахмутовой. Песня сразу сделалась популярной.
Так получилось, что именно Пахмутова вручила певцу премию Ленинского комсомола за 1978 год.
В том же 78-м году Лещенко был приглашен в качестве почетного гостя на Сопотский песенный фестиваль.
Однако, несмотря на весь этот официоз, Лев Лещенко оставался живым человеком, способным кроме всего прочего, еще и остроумно пошутить.
Вспоминает Левой Оганезов:
«В 1979 году мы поехали на универсиаду в Мексику. С нами был певец и композитор Евгений Мартынов…
Там, честно говоря, было скучно. Один раз мы съездили на игру, другой раз съездили на стадион, но в общем это было не очень интересно.
Некоторое время мы устраивали посиделки, гуляли по Мехико, но и это скоро надоело, и от скуки решили разыграть Женю Мартынова. Причем идея, насколько я понимаю принадлежала Леве.
Дело в том, что Мартынов везде вполголоса напевал свои песни и очень любил это занятие. Лещенко предложил его разыграть. Решили, что звонить будет Винокур — ему проще изобразить американский акцент.
Мы все стоим у телефона. Винокур звонит Мартынову в номер, и между ними происходит следующий диалог
Винокур: «Господин Мартынов?… Я импрессарио из Нью-Йорка. Я узнал, что здесь композитор Мартынов…»
Мартынов: «Да… А откуда вы меня знаете?»
Винокур: «Что вы, что вы, в Америке хорошо знают композитора Мартынова… Мне бы хотелось взять у вас запись ваших популярных песен…»
Мартынов: «Да-да, у меня есть с собой…»
Винокур: «Хорошо-хорошо… А вы не могли бы напеть какие там песни…»
И Женя начал в полный голос петь по телефону.
Мы умирали от смеха..
Там же был еще один смешной эпизод.
Евгений Петросян такой немного «человек в футляре», и мы решили его разыграть. Звонит ему Винокур, якобы, как представитель армянской диаспоры и говорит:
«Мы бы хотели вас пригласить». Петросян отвечает: «Да, с удовольствием». Винокур: «А скажите, у вас есть еще армяне?» (У нас в группе было трое армян, в том числе и я.) Женя сразу говорит: «Нет никого больше нет». Винокур: «Да? Хорошо, мы за вами пришлем сейчас машину. Она будет вас ждать у входа».
А мы видели, что там, внизу стоит гостиничное такси с табличкой наверху, все цифры с которой Володя и называет Петросяну и говорит: «Поезжайте на площадь Гарибальди, там вас встретит наш представитель.» А надо сказать, что до площади Гарибальди на такси долларов десять, не меньше.
Женя тут же оделся, спустился вниз, сел в машину и поехал на площадь Гарибальди.
Водитель конечно взял с него деньги, и Женя конечно заплатил, а потом оттуда добирался бог знает как…
Вот так разыграли мы его за «предательство».
И все эти истории происходили при самом активном участии
Левы…
Лева сам никогда не был в дураках, не был предметом шуток. Винокур иногда даже слишком назойливо его пародировал, стараясь сделать смешным, но есть такой принцип — не садись играть в карты с шулером… Лева всегда с достоинством и честью выходил из этого положения. Он появлялся из-за кулис и пел вместе с Володей свои песни. Не было ощущения, что кто-то над кем-то смеется. Лева всегда умел очень элегантно, что называется, отвести от себя…»
Однако умение находить общий язык с разными людьми в различных ситуациях пришло к Лещенко несколько позже.
В1978 году он стал ведущим телевизионной передачи «Споемте, друзья!».
«Когда мне предложили роль ведущего этой программы, посвященной самодеятельному творчеству, я, честно говоря, растерялся, во-первых, потому, что не имел особых ораторских и комментаторских навыков, да и от актерской работы после ухода из театра поотвык. И. действительно, поначалу даже зрители заметили мою скованность.
Второе, что смущало меня — может ли рассчитывать на интерес широкой телеаудитории такая программа? Ведь каждый день телеэкран предлагает множество встреч с профессионалами в разных видах искусств, и нередко со звездами отечественной и зарубежной эстрады. И может ли, находясь в таком окружении, обратить на себя внимание зрителей передача, главные участники которой — самодеятельные артисты? Но, как показала практика, этот интерес возник вопреки всем сомнениям.
После первых выпусков «Споемте, друзья!» в редакцию пришли тысячи писем. Мало какал из давно и стабильно популярных телепрограмм, где выступают профессиональные артисты, могла бы похвастать такой почтой..»
Вспоминает редактор Ольга Борисовна Молчанова: «Мы с Левой познакомились когда я сотрудничала с газетой «Советская культура», которая в то время была весьма солидным изданием. Мне дали задание сделать материал о Лещенко. По-моему, это было в 73-м году. Он тогда победил в Сопоте и был очень популярен…
Когда мы задумали передачу «Споемте, друзья!», мы решили в качестве ведущего пригласить именно Леву: нужно было остановиться на какой-то популярной личности, а Лева в те годы был невероятно популярен, просто можно сказать кумир №1.
Мы собирались делать нестандартную музыкальную передачу, в которой анализировались бы вкусы, пристрастия, потому, что уже тогда на эстраде существовал достаточно широкий спектр музыкальных произведений.
Лещенко был очень обаятельным человеком, что тоже немаловажно для телезрителя. И насколько я его узнала за два года знакомства, был очень демократичным человеком. Еще не успел как многие, становясь популярным, «зазвездиться». Все эти качества позволили его привлечь к нашей работе. Конечно, присутствие в передаче такого известного человека сразу сделало ее заметной.
Лева сначала охотно согласился. Но когда пришел на съемочную площадку и понял, какой это большой труд, то на каждую съемку поначалу приходил как на казнь. У него было много на это причин, и одна из них это то, что он не умел общаться с людьми.
Странная была ситуация: говорить человек не умел совсем, кстати, он и сам об этом впоследствии писал, передача ему очень помогла.
В застольях он был обаятельный, раскованный, свободный, мягкий, интересный, балагур, но как только появлялся на съемочной площадке — а программа снималась у нас со зрителями, на каждой съемке присутствовало по сто пятьдесят человек — «зажимался» мгновенно.
Передача состояла из нескольких страниц: одна, предположим, посвящалась открытию молодых талантов, другая — популярной авторской песне, у нас бывали лучшие представители этого жанра; была страничка, посвященная встречам с композиторами, у нас побывали все: от Туликова и Бабаджаняна, до Добрынина и Антонова,
Я Леве обычно заготавливала сценарий, старалась подробно выписывать текст, зная его слабость. А ему этого страшно не хотелось, потому, что в нем, естественно, присутствовало творческое начало. Ему не нравилось тупо заучивать текст, он всегда мне говорил: «Так, Оленька, здесь я понял, здесь тоже, а тут я буду говорить спонтанно». К сожалению, «спонтанно» не получалось, потому, что, как известно, каждая импровизация должна быть хорошо подготовлена, а он готовиться в силу своей занятости не успевал. Поэтому приходил малоподготовленный. И начинались муки.
В начале весь акцент был на его человеческом обаянии, публика ему прощала и оговорки, и повторные дубли, которые мы вынуждены были делать. Он как-то очень трогательно и смешно реагировал на свои ошибки, извинялся каждый раз перед зрителями, не было никакого апломба, очень обаятельно обыгрывались все выкладки в студии. И думаю, что со временем, степень его мастерства в общении, не только со зрителями, но часто и с теми собеседниками, которые приходили в студию, значительно выросла. Об этом впоследствии мне говорил и сам Лева и другие артисты, которых я заставляла в студии говорить. У меня в редакции многие известные артисты проходили через страдание быть ведущими.
От Левы я часто слышала: «Я должен заниматься своим делом, я должен петь. Зачем мне говорить?» Но он очень вырос, и как ведущий, и как интеллектуал в нашей программе. То есть он помогал ей своей личностью, своим знанием и чувством музыкального материала, а передача помогала ему: во-первых расширить свой кругозор — он узнал, что кроме эстрадной песни существует еще и бардовская, и он иногда, когда ему кто-то нравился, говорил: «Какие интересные ребята, а мы тут сидим и не знаем, что у нас вокруг
такие люди».
Он вообще человек небезразличный к жизни. Я знаю, что он многим помогает, и своим коллегам и просто людям. Потому, что главное качество его характера — это доброта. Это совершенно без преувеличений.
Теперь, став ведущим телепередачи и продолжая ездить на гастроли, он уже был представителем не только песенного цеха, но, в какой-то мере, и телевидения. К нему стали приходить за кулисы какие-то одаренные или малоодаренные люди, которые считали, что они могут показаться Лещенко и претендовать на участие в программе «Споемте, друзья!» Потому что она была очень демократична. И хотя гастроли — это всегда жуткий график, конвейер концертов, и артист устает от переездов и гостиниц, он всегда находил время для прослушиваний и даже частенько привозил откуда-то из Сибири, с Дальнего Востока с гастролей каких-то очень интересных людей. То есть брал их данные. У него хватало времени на то, чтобы со мной связаться и сказать: «Слушай, я там в Новокузнецке парня слушал, классного просто. Давай его возьмем. Он так мыкается просто, а парень имеет право…»
Кстати небезызвестная Наташа Королева, которая была Наташей Порывай,— открытие Левы, который привез мне ее из Киева, очень долго капал на мозги, что есть такая очень способная девочка. Она к нам приезжала, когда еще училась в школе.
Я, честно говоря, могла бы вспомнить гораздо больше людей, которых он привез в свое время. В частности, если говорить об очень известных, раскрученных именах, то это, например, Слава Добрынин. Он попал в эфир благодаря Лещенко. В то время Добрынин был персоной нон-грата, на него были какие-то гонения, и только благодаря энергии Левы и какой-то моей поддержке, Славу вытащили, сделали о нем сюжет в этой программе. И помогли ему. Или, например, Юра Антонов. Его кассеты звучали тогда только из- под полы, Юру тоже очень активно предлагал Лева. Я тогда и песен его не слышала. И вообще была очень далека от подпольных артистов. Лева настоял, чтобы мы сделали сюжет в программе, и, я думаю, Юре это помогло.
У каждой передачи со временем нарабатывается какой-то штамп. Редактор в этом материале копается один и ему очень трудно этого штампа избежать. А Лева очень четко чувствовал, что пропадает интерес к передаче, потому что она раз от раза является одинаковой. Ему всегда хотелось сломать эту ее привычную структуру и внести что-то новое. Он мне всегда говорил: «Давай проведем какую-нибудь дискуссию, пригласим поэтов, композиторов, организуем круглый стол, чтобы все обменивались своими мнениями, спорили, ругались…
Мы делали такие вещи, однако, если честно, дискутировать и спорить Лева не умеет. В то время не умел. И к импровизации, к свободному ходу программы был не очень приспособлен и подготовлен. Но тем не менее, все-таки кое-что у нас получалось.
Я вспоминаю программу, в которой, по предложению Лещенко, участвовали композиторы Добрынин, Френкель, поэты — Дербенев, Пляцковский, Азаров, люди разного поколения. Мы тогда пригласили очень «острую» аудиторию: обычную публику мы приглашать не хотели, потому что пришли бы разные тети маши, и дяди вани, которые могут задать вопрос, на который и отвечать-то не интересно. Мы пригласили людей, тесно связанных, с песней: КСП-шников, бардов, в то время не пользовавшихся официальным признанием. И это получилось интересно. На другую программу мы пригласили рокеров, то есть обзвонили рок-клубы Москвы, и пришли люди, у которых кумирами были Мамонов и Бутусов, вообще люди очень далекие от Левиного жанра. Это была очень «зубастая» публика. Они пришли все разрушить и разбомбить. С ними общался ленинградский журналист Миша Зайчиков, который занимался рок-музыкой. Потом, когда появился Лева, возник не очень хороший разговор — они ему в лицо начали говорить, о том, что он здесь ни при чем, о том, что он никому не нужен, и как ему вообще не стыдно появляться со своими слащавыми песенками, и что на него уже смешно смотреть. Другой бы на месте Лещенко сорвался, начал бы резко отвечать. А он им сказал: «Ребята, знаете, каждый должен интересоваться тем, чем он интересуется. Если бы я не был нужен, я бы это почувствовал. Я много езжу по стране и сегодня собираю полные залы. (Это был год 83-84). Ко мне, может быть, Москва потеряла интерес, оно и понятно — появляются какие-то новые кумиры, и рок-музыка выходит на взрыв, но я же вам не мешаю, не говорю, что вы не нужны. Ведь тем людям, для которых я пою, перед которыми выступаю, не нужны вы. Если вы туда поедете, то не соберете публику. Есть разные возрасты и для каждого возраста нужны свои песни». Тут они ему стали говорить: «Вот вам отмерено очень короткое время. Чем вы будете заниматься, когда сойдете? Что вы умеете?» И Лева отшутился: «Я буду стихи писать. Хотите я вам что-нибудь из своих стихов почитаю?»
И что-то стал читать достаточно приличное. Они замолчали. Лева очень достойно и по форме и по смыслу ответил. Крыть было нечем. Я считаю, что он одержал моральную победу.
«Споемте, друзья!» просуществовала шестнадцать лет. В1992 году ее закрыли — всякая программа когда-то себя изживает. Последние два года Лева эпизодически появлялся как ведущий. Во-первых, он устал, во-вторых, у нас произошел конфликт на почве другой передачи. Он немножко на меня обиделся и стал отказываться.
Почти все годы существования программы Лещенко был полновластным хозяином, что касается себя и имел возможность показывать все свои песенные премьеры.
На телевидении с этим было очень строго — существовал строжайший худсовет, где собирались музыкальные церберы и «рубали» всех неугодных. В частности не проходили многие песни Максима Дунаевского, Шаинского, Добрынина. В редакции народного творчества худсовет организовывался на базе музыкальной редакции. Но мы — самостоятельный коллектив, мы игнорировали эти худсоветы, благодаря этому обстоятельству Лева имел возможность петь песни, которые «зарубили» в музыкальной редакции. Так, например, он записал «Городские цветы» Дунаевского. Кстати «Родная земля» В. Добрынина впервые прозвучала в «Споемте, друзья!»
«Родительский дом» Шаинского тоже по каким-то причинам не угодил Лапину.
Лева умел в любом материале найти золотую середину, любую песню своим благородным исполнением умел сделать не дешевым шлягером, а шлягером хорошего толка. Многие свои премьеры он раскручивал в «Споемте, друзья!»
Я считаю, что Лева большой мастер. В моих глазах он был всегда человеком хорошего вкуса, но в последнее время репертуар у него не очень высокого уровня.
Я понимаю, Лева человек очень пристрастный. Если он к кому-нибудь привязывается, с кем-то начинает дружить, то он уже без остатка принадлежит этому человеку, и не замечает недостатков.
Тем более, что к нему опять пробудился интерес — после всех этих новомодных явлений на эстраде, люди опять затосковали по теплоте и душевности. Ведь Лева может еще очень долго продержаться на эстраде, но для этого нужно подумать о качестве музыкального материала. Вот это единственная претензия, которая у меня к нему есть».
Разговор с Вячеславом Добрыниным я начал с вопроса о последнем проекте Лещенко — совместной работе с Андреем Никольским.
«Я не знаю, кто оценивает это как невысокий уровень. Сейчас смешались все понятия и вообще непонятно, где высоко, где низко. Все перевернулось с ног на голову: что было «высоко» — сейчас неинтересно, что было «низко» — вовсю пропагандируется. Критерии сместились, людям не до оценок, они принимают все эмоционально, и реагируют на все, как им хочется. Если даже песня не высокой культуры и людям она нравится, то эта — самая высокая оценка…
Что касается песен Никольского, я считаю, что на этом этапе Леве надо было записать именно такую музыку. Она увела его в сторону более человеческой песни, в традиции городского романса, с элементами «площадной лирики». Лещенко устоялся в глазах многих как «кремлевский соловей», который поет громким голосом и с поднятой рукой. Исполнив эти песни, Лева показал, что он просто человек, и ничто человеческое ему не чуждо, и, может быть, неожиданно для всех.
Кстати, в 80-м году, в то время, когда Лева активно сотрудничал с телевидением, у нас была совместная попытка «отойти от штампа».
Мы задумали фильм. Назывался он «От сердца к сердцу». Было это при Лапине — министре по радиовещанию, человеке ортодоксальном до крайности, консерваторе до мозга костей, заранее настроенном против всего молодого и нового. Тогда у нас было идеологически ярко выраженное телевидение… Я же писал всегда лирические песни, как бы вразрез тому, что пели о Байкало-Амурской магистрали, комсомольских стройках, и тогда из-за этого подвергался «репрессиям».
Тем не менее я стал композитором фильма «От сердца к сердцу».
Фильм был музыкальный.
В некоторых эпизодах Лева должен был предстать в непривычной для зрителя РОЛРТ: он исполнял кантри, и не в костюме и бабочке, как его видели всегда, а в ковбойке…
Работа была закончена. Мы остались довольны и ждали, что публика примет ее на «ура» — люди привыкли к одному Лещенко, а тут появился совершенно новый, непривычный. Но когда фильм посмотрел Лапин, он пришел в неистовство и заявил: «Нам такой Лещенко не нужен, его портят всякие Добрынины!» «Им» был нужен Лещенко партийный, кремлевский, выглаженный, с пробором, а в ковбойке — это «непристойно»…
«От сердца к сердцу» сняли, закрыли, приказали размагнитить. К счастью, одну копию каким-то образом скрыли, и только несколько лет тому назад показали. Но фильм уже был не актуален, потому что никого уже этим нельзя было удивить.
Что же касается человеческих качеств Левы, то он нас ничем не поражает, напротив, каждый раз убеждает в том, что не меняется, и потому его все любят и уважают. Он всегда был добрым и открытым человеком, и, слава Богу, что никакие катаклизмы его не меняют.
Главная 
